Двойное явление о. Иннокентия

Соберите избытки укрух, да не погибнет ничтоже.
(Иоан. 6,12)

У меня в руках тетрадь одного простеца-инока родной моей обители, долго пожившего в пустыни Святого Параклита, подчиненной Троицкой Лавре. В назидание тех, кто не критикует современное монашество, а ищет в среде его того сокровища, которое в наше грешное, гордое время особенно дорого, делаю выписку из рукописи сего инока. И если теперь интересуются люди умные какими-нибудь йогами Индии, говорят и пишут о «сверхсознании» и «подсознании», то как бы не заинтересоваться им своим родным «искусством из искусств» - подвигом внутреннего очищения от страстей при помощи Божией благодати?

4 декабря 1912 года в лаврской больнице скончался иеромонах пустыни Святого Параклита Иннокентий. В пустынку он убежал от городского соблазна и от ухаживания за ним женского пола. Лет тридцать он был уставщиком в пустыни. На нем, Божиим попущением, исполнились слова Господа: «Не судите, да не судимы будете» и другое мудрое изречение: за что осудишь ближнего, за то и сам осужден будешь. Не раз он осуждал слабых собратий: однажды на пути в Лавру он встретил охмелевшего монаха и подумал про себя: «Вишь - нарезался, да разве можно монаху так напиваться? Ведь этим люди соблазняются и монашество посрамляется». Ему и в голову не пришло, что он тяжко согрешил, и он остался спокойным в своей совести.

Но вот, Божиим попущением и вражеским искушением, он сам стал увлекаться пьянственной страстью. Постепенно она обратилась у него в запой. И много раз приходилось ему самому пьяненьким возвращаться домой из Лавры или киновии по той дорожке, на которой он встретил пьяненького монаха и осудил... По два, по три дня иногда он скрывался в киновии или в Лавре; возвратившись же домой в пустынь, горько оплакивал свое падение, затворялся в келье, по нескольку дней наказывал себя тем, что сидел на квасе и хлебе, и когда, оправившись, приходил в церковь, то у всех просил прощения. Тогда-то познал он свой грех, грех осуждения ближнего, и горько раскаивался в нем. За то своим страданием от болезни запоя стяжал он великую добродетель неосуждения, которая у св. отцов именуется без труда спасением. Зная это, некоторые братия иногда начинали в его присутствии разговор осудительный о ком-нибудь, чтобы испытать: как он отнесется к сему? Но он благоразумно уклонялся, выставляя на вид свою страсть. Только, бывало, и услышишь: «На то есть начальство, оно лучше нас знает. Я сам неисправен». Недели за две до смерти он ушел в лаврскую больницу, пособоровался, через день причащался св. Тайн.

Утром в день смерти я зашел к нему пред ранней литургией; он сидел на постели и, по-видимому, читал на память доследование ко св. причащению. Я положил ему на плечо руку и беседовал с ним. Под рукой я чувствовал, что, казалось, можно было пересчитать его косточки: так он иссох от болезни. Спросил я о молитве Иисусовой, зная, что он был делателем сего священного упражнения: «Како ти, отче, молитва Иисусова?» Он, показывая на свое чело, сказал: «Умом только». В утешение я сказал ему: «И за это, батюшка, Бога благодарите, а когда еще ослабеете, то имейте только память Божию и довлеет с вас». После ранней обедни причастили его св. Тайн; тут пришли его друзья проститься с ним и предложили ему прочитать отходную. Он согласился и внимательно слушал. Потом попросил поднять его с койки и посадить в кресло. Он посидел немного, с особенной приятностью взглянул в последний раз на св. Лавру (чрез окно), улыбнулся и стал кончаться.

И так мирно в начале поздней обедни он предал дух свой Богу. Пустынная братия взяла тело его для отпевания и погребения в родную ему обитель Святого Параклита. На нем повторилось сказание Пролога под 30 марта. Когда он был еще здоров, один брат, видя его выпившим, спросил его: «Отче, ужели вы не боитесь внезапной смерти? Ведь в таком состоянии можно умереть». Он ответил: «Ах, брат, боюсь и молюсь Господу Богу, чтобы избавил сего: ведь Он может в один миг исправить меня, может и наказать. Прошу постоянно великомученицу Варвару, да избавит меня от внезапной смерти». И он умер в день святой великомученицы Варвары.

В ночь 39 дня после его смерти один брат пустыни видел во сне о. Иннокентия как бы живого. «Как вам?» - спросил его брат. Он ответил довольно ясно: «Ничего, хорошо за молитвы Церкви. Трудно было проходить мытарства, да ведь и всем так придется. Там, как на суде, за каждый рубль, за каждого таракана раздавленного спрашивают». - «А где же вы теперь? Вместе с братией?» - «Нет, - говорит, - нас человек пять».

После его смерти, при разборе его келейных пожитков, между книг нашлось много листков и записочек, им самим писанных. Тут были разные молитвы и воззвания к Богу в чувстве покаяния, смирения и самоукорения. Из этого можно видеть, в каком настроении духа он находился, борясь с своею страстию.

Признаюсь, что я имел некое осудительное сомнение о жительстве о. Иннокентия; когда же во время отпевания подошел, поклонился гробу до земли и мысленно просил у почившего прощения, а затем с чувством любви к нему и осуждения себя поцеловал его клобук и руку, то ту же минуту почувствовал облегчение на душе и успокоение в совести. И почувствовалось мне, что человек и по смерти может, по изволению Божию, неким таинственным образом входить в общение с живущими на земле.

О рукописи, мне сообщенной, желал бы я лично и обстоятельно сообщить вам мои мысли: но, не находя вскоре времени, возвращаю оную при сем.

Убедительно прошу статью о ските Св. Параклита и его жителях не подвергать гласности напечатания.

Мирские люди боятся обнаружения пороков, монахи гораздо больше боятся похвалы их добродетелям, и разглашение их подвигов может заставить их бежать от места, где сие случилось бы. Сочинитель, надеюсь, не захочет гнать из спокойного места невинных людей.

Кроме сего, есть в статье то, чего не одобрит обыкновенная цензура. При случае объясню обстоятельнее.

Призывая вам благословение Божие, с истинным почтением и преданностию пребываю
Вашего Превосходительства покойнейший слуга Филарет, митрополит Московский.
Мая 2. 1848.