Дмитрий Сумароков

Список лиц, так или иначе появляющихся в этой истории:

Алексей Алексеевич Бурыкин Алистер Кроули Бенуа Мандельброт Бибианго (Большой Призрак) Гвидо Д’Ареццо Джеймс Фенимор Купер Джеффри Сэмюэль Джон Донн Зураб, Фармаил и Ахлиман Иннокентий Марпл Йо Кубота Карлхайнц Штокхаузен Карл Хламкин Лидия Койдула Мануэль Каппель Норосоа Рахарималала

Оливье Мессиан Петр Д. Прикованный Прометей Св. Андрей Св. Апостолы Петр и Павел Св. Евангелист Лука из Антиохии Таливалдис Кениньш Толя Клюквин Тору Яскава (Моклин) Уильям Берроуз Француз Дьедонне Человек, Сидящий За Рулем Чингачгук Элма Миллер Эсхил

Сюжет охватывает острова Буллю (Рижский залив Балтийского моря), Кюсю (Тихий
океан), Торонто (озеро Онтарио), Сааремаа (Балтийское море)
и Мадагаскар (Индийский океан).

Однажды летом мы с музыкантом Карлом Хламкиным оказались в психушке. Ну, иногда мы играем там в теннис. В настольный. То есть в пинг-понг. Кто хорошо знает Ригу, это не та психушка, что на Саркандаугаве, где еще топили ведьм, а та, что в Торнякалнсе, откуда высылали в Сибирь. Вроде психоневрологического пансионата. Плюс дивный теннисный стол фирмы "Кеттлер". Мы с Карлом были с ног до головы в белом и с бородами, поэтому местные обитатели постоянно принимали нас за апостолов Петра и Павла и спрашивали, не привезли ли мы бананы. Это здорово мобилизовало в смысле игры в понг. Кроме "Кеттлера" там стояло облезлое пианино "Циммерманн". И пока мы с Карлом бегали вокруг стола, наш гениальный приятель Петр Д., располагающий в этом пансионате именной палатой, наигрывал нам рэгтаймы.

Петр Д. в самом деле был гениальным музыкантом и композитором. Порой его заворачивали в кисейную занавеску, одевали на голову кокошник и красили лицо зеленкой. И в таком виде он превосходно играл на аккордеоне в поп-группе "Укус кукушки". Он играл всегда одной рукой. Случалось, в очень престижных ночных клубах. Как-то раз про Петра даже сняли документальный фильм. До психушки он жил в комнате, где все стены и частично мебель были обиты белыми простынями. Там висели некоторые иконы и бродила задумчивая черная собака. В этой комнате Петр писал музыку, пронизанную светлыми щемящими гармониями, люди приходили и слушали. Иногда даже плакали.

В тот раз на острове Буллю, в форте Кометы, неподалеку от Даугавгривского маяка, проходила большая культурная акция Post Scriptum. В Ригу из Лиссабона через Берлин и еще что-то на специальном поезде приехало около сотни европейских писателей. Задумывалось, что по дороге они наберутся новых впечатлений и напишут общую книжку. Ну, может быть, это были не очень хорошие писатели, не знаю. И в форте нужно было для них играть музыку сошедшего с ума британского скрипача Иннокентия Марпла. Для этого у Карла в рюкзаке лежал африканский барабанчик джамби.

И вот, поколачивая одной рукой в теннис, мы представили себе, что если бы по форткометовским бастионам вверх-вниз дополнительно ходил Петр и наигрывал на аккордеоне, к примеру, мрачные вальсочки, это могло бы выглядеть привлекательно для заграничных писателей. Может, рассуждали мы, для законченности им как раз не хватает такого впечатления. В итоге Петр был извлечен из психушки путем побега. Мы его спрятали в машину и поехали в форт. Это было 29 июня 2000 года.

С нами в машине был еще один человек. Собственно, он сидел за рулем. В обычной жизни он ездил в Голландию и там бил в шаманский бубен на подпольных представлениях, а его в это время снимали на видео. Но на сей раз он бубен не взял, потому что ему оказалось сложновато представить, как это можно играть на шаманском бубне музыку британского скрипача. Вследствие подобной недальновидности ему пришлось играть ее на футляре от аккордеона "Вельтмайстер", ведь подлинный музыкант в любой ситуации окажется на высоте.

И вот мы приехали. В последний раз из серьезных событий, кроме этой культурной акции, в форте Кометы происходила только первая мировая война. С тех пор все сооружения сильно заросли и напоминали такие травяные холмы. Между холмами и деревьями, как лемуры, лазали разноцветные художники, думая, как получше прикрепить к земле или стене тот или иной предмет. В двух шагах отсюда шумело море, и вся ситуация действительно походила на некую мадагаскарскую Либерталию, как ее описал Берроуз, а Большой Призрак... К слову, я случайно знал, что там за Большой Призрак у него маячит - это Бибианго, что дословно переводится как "голодная зверюга". Еще это может означать "ревущий лемур".

Дарвинисты в свое время постарались, и теперь лемуров воспринимают как неких простых зверьков с человечьими глазами. Для тех же, кто тысячелетиями живет с ними по соседству, лемуры - последние представители вымершей полуантропоморфной цивилизации. Ну а Бибианго - довольно трагический и не вполне объемлемый европейским сознанием персонаж малагасийского фольклора. У меня была знакомая Нора (Норосоа Рахарималала), родом как раз из тех мест, с восточного побережья острова, она привела в пример такой текст:

Эй, мистер Голодное Чудовище,
ты продал свою душу потому,
что сегодня тебе было нечего жрать?

Эй, Большой Призрак, Бибианго,
откуда тебя принесло?

Я ненавижу тебя, вали в свои джунгли,
все равно, где бы ты ни был,
ты всюду в клетке Правил развитого мира.

Норин бойфренд, француз Дьедонне, высказал предположение, что под этим лемуром можно понимать и европейских колонизаторов, больно уж слова издевательские. Нора ему ответила в том смысле, что да, это Бибианго в твоей голове сидит и пожирает серое вещество, а это уже копрофагия, мон ами.

Мне представляется, значимость этой акции с писателями и была Большим Призраком.

Между тем Карл, Петр Д. и Человек, Сидящий За Рулем, выбрались на обрывистый берег моря и разложили там свои инструменты. Из устья реки в море стремительно выходил большой белый корабль, припозднившиеся рыбаки сматывали удочки, а из-под зазеркалья спокойной серой воды им вдогонку побулькивала воздушными пузырями благодарная рыба.

На аккордеоне Петр играл одной рукой, потому что был пианистом и не очень-то понимал в сплошных белых кнопках. Но в данном случае это не имело никакого значения. Бывает, когда ничего, кроме личного дара, в счет не идет. Поэтому здесь, на северном рижском острове, стандарт исполнения состоял не в растворении исполнителя в играемом произведении, как повелось со времен Гвидо Д’Ареццо, а наоборот. То есть главной инстанцией разворачивающейся музыкальной истории был не исполняемый на аккордеоне и двух перкуссионных скрипач Марпл, а сам акт его исполнения конкретными музыкантами под крики чаек и шум прибоя. Марпла при этом следовало переживать как люсидный сон. Конечно, эту штуку придумали не мы, а какой-нибудь Карлхайнц Штокхаузен. Но и тут, на берегу, в музыкальном отношении все как-то нескучно обустроилось.

Пока музыканты играли морю о бездомной душе, мне в голову пришло высказывание Джона Донна о том, что ни один человек не может быть островом так, чтобы ему хватало самого себя. Человек, говорил Донн, - это кусок материка, и даже если один ком будет смыт в море, Европа станет меньше. Наверное, подумал я, Иннокентий Марпл делается для того, чтобы Европы все-таки стало немножко больше. Я сел на камень и принялся записывать слова песни Иннокентия Марпла о Джоне Донне.

Получившийся стишок так и просился на музыку. Забегая вперед, скажу, что пару недель спустя я принялся подыскивать для него подходящего композитора. Первым делом я обратился к консультантам из Центра содействия современным американским композиторам, я им объяснил, что не собираюсь зарабатывать этим стишком деньги. Тогда они дали мне адрес одной леди-резидента в Гибралтарском центре искусств, который помещался на острове Торонто, в озере Онтарио, в Канаде. По Фенимору Куперу, именно здесь жил и боролся с гуронами индеец Чингачгук.

Сааремаа, если кто вдруг не знает, такой крупный эстонский остров в Балтийском море. Эстония вдохновенная страна, там полно музыкантов и поэтов. Я, например, был на поминках, где простые люди с серьезными лицами читали вслух Лидию Койдулу.

Кроме общих знакомых, выяснилось, что про тибетский буддизм мы с Элмой Миллер узнали из одной и той же книжки "Цивилизованные шаманы: буддизм в тибетских общинах" Джеффри Сэмюэля. И теперь она худо-бедно отличает сибирский шаманизм от тибетского. В ответ я сказал, что у нас в стране президентом тоже канадская латышка. Так вот мы светски переговаривались почти целый месяц.

Как-то между этой перепиской я познакомился с одним замечательным языковедом из Санкт-Петербурга. Звали его Алексей Алексеевич Бурыкин. Он служил в Институте лингвистических исследований, в Тучковом переулке, 9, старшим научным сотрудником, говорил примерно на десятке языков и, скорее всего, понимал еще столько же. Он мне ужасно понравился тем, что впервые перевел на эвенский Евангелие от Луки и "Приключения Толи Клюквина". На эвенском это звучит так: "Толя Клюквин учикални". Так что пока мы с гибралтарской резидентшей мучительно подбирались к собственно музыке, Алексей Алексеевич изящно перевел на эвенский еще и этот вот стишок про Джона Донна.

В то время меня сильно интересовала возможность применения фрактала Мандельброта для нужд музыкальной композиции. По этому поводу я также переписывался с человеком, который неплохо разбирался как в музыке, так и в феноменологической геометрии. Это был японец по имени Йо Кубота. "Йо" по-японски означает "океан". Он написал мне, что, по его наблюдениям, Марпл развивается как раз по принципу фрактала. И еще он написал, что у него есть приятель-композитор с острова Кюсю, которому интересны всякие штуки, связанные с сумасшествием людей, и что он, этот композитор, может быть, возьмется написать музыку для стишка о Джоне Донне. По крайней мере, Йо его об этом нарочно попросит.

Для моих скромных целей этого было более чем достаточно. К тому же Элма Миллер, по ее словам, получила крупный заказ на сочинение камерной музыки для театральной постановки в стиле трагедии Эсхила. И несколько месяцев собиралась просидеть взаперти на своем могиканском острове, занимаясь исключительно греческой трагедией. Как такой вот прикованный Прометей.

Композитор же с острова Кюсю, который, тем не менее, временно проживал в Токио, но собирался переезжать в Нагасаки, чтобы стать профессором музыки в тамошнем университете Квассуи, напротив, сказал, что с удовольствием напишет, и вскоре действительно написал красивую протяжную музыку для струнного оркестра на тему песни про Джона Донна. Звали его Тору Яскава, но он попросил называть его просто Моклин.

Естественно, я не мог обо всем этом знать 29 июня 2000 года, сидя на камне острова Буллю и слушая концерт Карла Хламкина, Петра Д. и Человека, Сидящего За Рулем, в тот момент выстукивающего шаманские ритмы на футляре от аккордеона "Вельтмайстер". Как писал не по этому поводу Алистер Кроули, есть ритуалы стихий и есть празднества времен (Книга Закона, II, 36).

Когда музыканты закончили, клетка Правил развитого мира вновь гостеприимно распахнула перед нами свою дверцу. Корабль с писателями еще не пришел, однако современная культура, со всеми ее -измами и -ациями, торжествовала за каждым углом. По форту взад-вперед бродили десятки любопытных людей. Кто-то читал стихи в мегафон, в небе летал дельтаплан. В огромном, поросшем кустарником, заброшенном цеху развернулась азербайджанская кухня. Зазвучал мугам, и с неба посыпался обязательный для этих широт мелкий дождик. Поэтому европейские писатели, которые в конце концов приехали, живо попрятались под протекающую крышу цеха-буфета.

Имена хозяев буфета были как у зороастрийских богов: Зураб, Фармаил и Ахлиман.

P.S. На острове Торонто, на мысе Гибралтар, тоже стоит старый маяк. Я решил написать его смотрителю маленькую записку. Я спросил его, что первое приходит ему на ум, когда он видит имя Иннокентия Марпла. Ответная записка была восхитительна. "Я не знаю, кто это такой, - говорилось в ней, - но когда я впервые прочитал его имя, я подумал об одиноком дереве в лесу без листьев. Может, это звучит глупо, но - вот. Ваш Мануэль Каппель, смотритель маяка".